Современные легенды нефтяников неопределённо и осторожно связывают название с расположением деревни за общегородской свалкой: "за - хламом". Многозначительная народная топонимика, сочетающая произвольное толкование с идеологическим обоснованием. В школе, рассказывая историю Нефтяников, нас учили, что властям не понравилось, что такое красивое место отведено под свалку и поэтому здесь решили построить прекрасный новый город. О деревне уже не упоминалось. Какое-то основание для такого представления было - действительно, городская свалка располагалась на север от города, так что дорога в сторону Захламино иногда называлась 'свальной'. Но, разумеется, представлять, что пахотные пригородные земли были полностью завалены мусором - противоречило здравому смыслу.
В данном случае следует видеть подсознательное оправдание ликвидации деревни ради строительства городка Нефтяников, лишение данного места всякой ценности. Рай не мог иметь предысторию, промутопия как всякая утопия должна была возникнуть в пустоте, гармоничный космос - порядок возникал из небытия хаоса.
От Захламино в Нефтяниках ничего не осталось: ни топонимических привязок, ни материальных следов, ни представлений прежнего населения в виде легенд и баек. О том, что такая деревенька была, помнят лишь "новые" старожилы-нефтяники: в какой-то мере такая усечённая память является критерием новой 'старожильности" - если помнит, значит коренной нефтяник.
Существует даже путаница в понятиях - никто не может с уверенностью сказать, насколько правомочно наименование 'Захламино' - сохранившегося района частной одноэтажной застройки на берегу Иртыш. Столь же часто упоминается другое - 'Лукьяновка'. И если это Захламино - то в каком виде: чудом сохранившаяся окраина, поздняя застройка 50-х или же само селение, чудом сохранившееся?
Лично мне, несмотря на полвека проживания в Нефтяниках, не удалось встретить ни одного человека, который бы заявил, что он захламинец. Не попадаются их потомки в интернете. Тысяча с лишком обитателей и три-четыре тысячи их прямых потомков не могли исчезнуть бесследно - тем не менее, это факт. Общественное сознание нефтяников никак не отражает влияния этой группы населения, которая до середины 50-х должна была быть самой многочисленной и сплочённой. Также, не оставив следов в памяти, исчез ещё один слой населения Нефтяников - зеки и их охрана, десятки тысяч человек: в данном случае хоть понятно, что мало кто хотел сохранить такие воспоминания о данном факте своей биографии.
Отчасти это обстоятельство можно связать с психологическим настроем того времени: факт проживания или даже принадлежности иного рода в 'одноэтажном', 'деревенском' секторе свидетельствовал об отсталости или неудачливости индивида, которому не удалось выбиться в люди. 'Передовым', 'правильным' считалось проживание в новых многоэтажных домах. Предприятия и городские власти выделяли особо ценных работников тем, что предоставляли им новое, благоустроенное жильё. Поэтому сохранившиеся захламинцы не были склонны вспоминать лишний раз о своём происхождении и воспитывать потомство в духе любви к малой родине.
Отчасти 'старые' захламинцы растворились в 'новых' и переродились в новую общность.
Те, кто не были востребованы на стройке нефтезавода, не переехали в другие районы города и части страны, перебирались из своих разрушаемых домов в бараки и частные дома на окраинах промутопии. Там они слились с теми, кого власть силой принуждала строить новое общество - но сами они этого не хотели.
В окрестностях первых лагерей зеков и восторженных строителей воздвигались жилища, сляпанные на скорую руку из ворованных материалов. Это были зачатки 'нового' Захламино.
Название Нефтяники закрепилось за новым городским районом поздно, в середине 50-х, а до этого весь район по привычке именовали в память об исчезающей деревне. Исправительные лагеря не существовали в отрыве от остального населения, между зоной и нормальным миром всегда образуется буферная зона, живущая по своим законам. Её населяют охранники, обслуга из зеков, освободившиеся заключённые, которым некуда возвращаться и которые находят себя в нехитрых промыслах незаконного обслуживания зоны - доставке спиртного, наркотиков, проституции и тому подобных промыслах. Такая зона перехода не подпадает под действие общегосударственных законов: ни гражданских, ни исправительной системы. Там почти открыто действуют законы преступного мира в наиболее чистом виде. Власть допускает существование инфраструктуры зоны на воле, так как сама кормится от нелегального обслуживания. В рассказах Варлаама Шаламова красочно описаны быт и нравы столицы колымских лагерей: зеки в роли рабов и батраков, барские замашки лагерного начальства, воровские промыслы, обыденный беспредел - и постоянная борьба за кусок хлеба, за миску баланды, из которой далеко не все выходили победителями. То же самое было и в 'новом' Захламино в начале стройки. Архипелаг ГУЛАГ окружала обширная зона таких незаконных и формально не существующих трущоб, в которых пребывали сотни тысяч человек. На окраине Омска могли скопиться до десяти тысяч охранников, членов их семей, обслуги из зеков, имевших положение колонов - то есть право на жилище и возможность добывать хлеб, мошенников и спиртоносов, имевших свои интересы в зонах.
Зековская периферия почти сливалась со шлейфом строительства: освобождённые и вольные сосуществовали бок обок, изгородь к изгороди. Агрессивные воровские нравы распространялись беспрепятственно на лагеря идейных строителей нефтяников, заставляли выживать за счёт слабейших, развращали жаждой лёгкой наживы. Убогий быт, тотальное отсутствие всего необходимого способствовал преобладанию таких настроений. Об Омске того времени существовала присказка, известная чуть ли не всей стране: 'Был в Омске - и не убили!'. Она довольно точно отражает общую атмосферу лагерей и около-лагерной жизни, которая преобладала в городе.
Не совсем верно, что Нефтяники убили Захламино - сперва крепкая деревенская община была разложена около-лагерным бытом. Если бы захламинцы имели возможность поддерживать свой образ жизни, заниматься традиционным сельским хозяйством и рассматривать стройку только как источник дополнительного дохода, то Захламино бы имело шансы выжить. Уцелели ведь Николаевка и Ново-Александровка. Но у захламинцев была отнята земля, им пришлось почти принудительно идти на стройку в качестве неквалифицированной рабочей силы - значит, они не имели никаких объективных причин для сохранения традиционной морали, прежних общественных связей, образа жизни и гордости за свою малую родину.
Власть и первые нефтяники вряд ли сожалели о такой участи насельников территории строительства - они воспринимали исчезновение деревенской общины как плату за гораздо более весомый выигрыш: тёмным крестьянам предстояло стать передовыми строители коммунизма на одном из самых ответственных направлений. По крайне мере для тех, кто это пожелал, кто смог выйти за пределы своих представлений о жизни... Стихии диких после-лагерных нравов могли противостоять деревенская общинная мораль - но она исчезла по объективным условиям - и нарождающееся новое общество - коллектив соцпредприятия. Энтузиазма первых нефтяников вполне хватило, чтобы вовлечь в новое строительство основную массу люмпенов, в которых превратились захламинцы и остатки лагерного населения. В появившемся многотысячном коллективе уже не имело смысла вспоминать о захламинских ценностях. Они и исчезли, как элемент живой традиции, которая требует ежедневного подтверждения своей необходимости, зато исчезает мгновенно, когда пропадает надобность.
'Старое' Захламино исчезало в стройплощадках, дорогах и пристанях, зато 'новое' стремительно разрасталось на всю территорию нынешних Нефтяников. Как только сошли на нет большие лагеря ГУЛАГа, исчез самый главный источник неквалифицированной рабочей силы, то место зеков заняли приезжие со всех концов страны и Омской области. Управление строительством не имело возможности обеспечить их хотя бы местами в бараках, поэтому всеми правдами и неправдами, законно, полу-законно и не-законно росли времянки, по которым мыкались вольные строители. С этим острейшим дефицитом жилплощади связано весьма странное для коммунистического эксперимента решение о внедрении в Нефтяники частного сектора. Он разросся на периферии регулярной застройки 'жилой трапеции', появился в форме отдельных районов на некотором удалении. Это и было 'новое' Захламино, с которым путают 'старое': прежняя деревня исчезла к 1955 году, а вот Захламино как пункт остановки транспорта, слово в назывании учреждений попадается позже - до 60-х.
За одним из районов на окраине 'старого' Захламино, на его западной оконечности полулегально сохранилось прежнее название.
