Со стороны улицы дворы имели массивные глухие ворота и калитку - высокие, дощатые, которые полностью закрывали вид двора. Надворные постройки обычно были представлены сараем для сены, дровником (навесом), загоном для скота, курятником, баней, нужником. Обычно огород отделялся от жилого-скотного двора дополнительным тыном.
За столетия интенсивной пахоты, внесения навоза и перегнивания частей злаков на огородах образовывался почти метровый плодородный рассыпчатый чёрной земли. На нём могло расти всё - если бы было чему. А вот огородный набор аборигенов-захламинцев показался бы сейчас крайне ограниченным: картошка - вечная спасительница России, капуста, репа, лук, редька. Этот набор овощей пришёл с первой волной переселенцев в восемнадцатом веке и остался таким до самого конца Захламино. Акклиматизация фруктовых деревьев для сибирского климата в первой половине двадцатого века только начиналась, возможно, Захламино как пригородное хозяйство, использовалось как испытательный полигон для новейших сортов. На карте 1940 года район Захламино именуется плодопитомником. В огородах захламинцев плодоносящие деревья отсутствовали - их тогда просто не было.
Нынешние Николаевка и Ново-Александровка, а также фотографии начала века, дают интересную подробность - жители пригородных деревень отчего-то не любили деревья и кустарники, естественно произраставшие берёзы вырубались во время строительства деревень, а культурное озеленение потом не проводилось. И в палисадниках в лучшем случае могли расти сирень, черемуха и рябина.
В Захламино была своя церковь - увы, это единственное, что можно утверждать наверное. Об истории захламинского прихода и церквях, которые сменяли друг друга на протяжении двух веков, устных свидетельств не сохранилось.
По статистическим обзорам дореволюционное Захламино имело кожзавод.
Вряд ли это было какое-то солидное предприятие, построенное под специальное оборудование. Обработка кожи заключалась в очистке от тканей, вымачивании в специальных растворах, дальнейшем высушивании, растягивании и обработке полуфабриката до определённой кондиции - в соответствии с сортом кожи. Никаких механизмов при этом не применялось, самой громоздкой частью предприятия были котлы под открытым небом, в которых кожа вылеживалась несколько дней. Все остальные производственные операции выполнялись вручную, буквально на коленках или столах. Размер завода, то есть количество сараев, зависел от количества перерабатываемой кожи, которая скупалась во время забоя домашней скотины. Вероятнее всего, заводик занимался скупкой кожи в самом Захламино и ближайших деревнях - объем в целом небольшой. Так как производство это требует много воды и источает крайне неприятные запахи, то наверняка располагалось на окраине, у самой реки.
Единственное место, точно принадлежавшее Захламино и сохранившееся в топографии Нефтяников - бывшее кладбище
Нынешние кладбища Николаевки и Ново-Александровки располагаются выше по склону от строений самих деревень. Для русских расположение кладбища в болотистой местности, где вода может заливать могилы, граничило с кощунством. В топографическом и гидрологическом плане кладбища - самые сухие участки в округе. В современных Нефтяниках до сих пор сохранились незастроенные площадки по обе стороны от проспекта Мира в районе университета. Это захламинское кладбище, переставшее функционировать в самом конце 50-х. От захоронений не осталось ни следа, в самом начале 60-х на их месте был устроен временный парк, но по странной игре коллективного сознания в памяти новых поселенцев от всего обширного Захламино сохранились только сведения о кладбище.
С кладбищем связаны два обстоятельства, которые потом будут привлечены для размышления о социальном эксперименте 50-х. Первое - почему в планировке промутопии не нашлось места кладбищу и, второе, смысл гораздо более позднего памятного знака, появившегося на месте бывшего кладбища. В 1968, полувековой годовщине ВЛКСМ, потомкам 2018 года была оставлена капсула с посланием. Над капсулой воздвигнута кубическая стела с соответствующей надписью.
Идеологический посыл понять можно так - сначала новая коммунистическая община отменяла смерть как физиологическое явление, а следующее поколение освящало старое кладбище тем, что располагало на месте руин отжившего прошлого сакральный памятник.
Сибирская деревня и казачья станица формировались на одинаковых началах - соседской общине, мире. Община считала общей землю вокруг деревни, лишь перераспределяя её по членам общины. Данное утверждение полностью верно относительно удалённых деревень, полностью сохранивших старожильческий образ жизни. Государство считало для себя выгодным иметь дело с общиной, чем с отдельными налогоплательщиками, так как имелась возможность взыскивать недоимки с общества, а не ловить отдельных фискальных злоумышленников. Юридически положение об общем землевладении выглядело не совсем так, на практике встречались многочисленные отступления от общего правила в виде выделения заимок, но в целом в общественном сознании утвердилась именно такая модель общества. Отношение к общине со стороны государства изменилось только во времена столыпинской реформы, которая имела целью создание слоя единоличных крестьян-товаропроизводителей, то есть фермеров. В целом, в Сибири реформа не имела особого эффекта, но поспособствовала разрушению общинного духа. В пригородных деревнях, наиболее подверженных развращающему влиянию рынка, старые устои распались к концу девятнадцатого века, переселенческая политика времён Транссиба и столыпинская реформа имели своими последствиями появление новых поселенцев, которыми 'уплотняли' старожильческие деревни.
Для жителей пригородных деревень (безотносительно - были ли это крестьянские деревни или казачьи станицы) сельское хозяйство не составляло основной источник дохода. Гораздо больше прибыли приносили другие промыслы, которые приносили быстрые и высокий доход. В Захламино таковым было содержание кабаков, а, равно, и сопутствующие промыслы, вроде самогоноварения. Остальная часть населения, прямо не участвующая в основном промысле, работала (в прямом и переносном смысле) на рынок. Из Захламино на омские базары, на закупочные пункты кооперации шли мясо и молочные продукты, плоды огородничества, выловленная в Иртыше рыба. Иными словами, обитатели Захламино не имели объективной необходимости поддерживать общинный характер обращения с землёй, потому что они не занимались в основном хлебопашеством - а именно вокруг пахотной земли выстраивалось мировоззрение крестьян. Захламинцы скорее свято блюли общность выпасов и покосов, скот значил для них куда больше. А пахотная земля распределялась в частные наделы без особого сопротивления общества.
Хотя материальная основа общинности исчезла, даже в пригородных деревнях было живо ощущение родства и соседства. Оно почти ритуально возобновлялось на семейных празднествах, куда в обязательном порядке приглашались все родичи и знакомые. Праздники официальные, до революции церковные - двунадесятые, и народные игрища захватывали всю деревню, как говорилось - гуляли всей улицей. Чувство общности для части населения, казаков, поддерживалось общей службой, а также регулярными смотрами.
Во время общения с потомками жителей пригородных деревень, у меня сложилось впечатление, что существовало определённое единство населения в отдельных частях омской округи. Так, например, жители прииртышских деревень к северу от Омска (Захламино, Николаевка, Ново-Александровка, Надеждино, Большекулачье - современные названия) прослеживали общность происхождения и родство жителей разных деревень. Хотя память о первопоселенцах изгладилась за два века, в целом крестьяне и казаки считали себя потомками одной группы старожилов. Переселенцы более позднего времени, по мере забвения своего появления, втихомолку причислялись к семьям первопоселенцев, ведущим своё происхождение с незапамятных времён восемнадцатого века. И, хотя настоящая община прекратила своё существование, население одной деревни считало себя в родстве и свойстве, а с соседними деревнями/станицами существовали земляческие связи. Упомянутая мною группа деревень чётко отделяла себя от мещанского Омска, от расположенных через Иртыш левобережных деревень, а также от чернолученских поселений. Жители таких деревень предпочитали жить среди своих, и, если покидали свою деревню, то стремились селиться в родственной, где на самом деле могли сыскаться родичи и кумовья.
